Автор: Мечтатель Сашка
Фандом: ориджинал
Жанр: драматическая сказка с налетом абсурдного ужаса
Рейтинг: PG
Warning: товарищи, тут гет
Правила размещения: запрещено
От автора: вполне в духе "Сел писать кинковое PWP - получилось много букв джена". Да, это планировалось как порнуха *лапарожа*
Со спецраунда на Orige
Там для меня горит очаг
Как вечный знак
Забытых истин.
Мне до него последний шаг,
И этот шаг
Длиннее жизни...
И. Корнелюк "Город, которого нет"
Как вечный знак
Забытых истин.
Мне до него последний шаг,
И этот шаг
Длиннее жизни...
И. Корнелюк "Город, которого нет"
читать дальшеМожет, в этом и не было ничего удивительного. Ведь он лег спать в пять часов утра, мать с трудом выпихала его из кровати в полвосьмого, в двадцать минут девятого он стоял перед Ольгой Андреевной и пропускал мимо ушей нагоняй за опоздание, а в девять, почуяв генеральную уборку, которая грозила далеко не самым приятным времяпровождением, он буркнул: "Я за водой" и бросился в коридор. За ним в качестве ускоряющего элемента вылетел крик Женьки: "Зелин, ты воду в горсти принесешь? Ведро возьми!". "Фиг тебе, сама неси, командирша," - буркнул Мишка под нос и унесся в дебри школьных джунглей. Нужно в них найти себе нору, чтобы пересидеть бурю - а генералка была именно ей: одновременное наводнение из ведер, глобальное похолодание и ураган из открытых окон, землетрясение с падением всех предметов с их законных мест - и спокойно выбраться и пойти домой потом. И теперь-то никто не скажет, что он не пришел на уборку и подвел весь восьмой "А" класс.
Убежище Мишка нашел в одном из чуланов, которые проектировщики понапихали в узкое пространство между кабинетами: закуток метр на полтора с лесом швабр, норовящих свалиться на голову каждому, кто откроет дверь, чьими-нибудь забытыми ботинками и свисающими непонятно откуда тряпками. Впрочем, Мишка понял, как ему повезло, когда обнаружил вместо ботинок зимнюю куртку. Её-то он и расстелил в дальнем углу - все же сидеть на холодном полу два часа совершенно не хотелось.
Пару раз ему слышались окрики одноклассников, и Мишка старался слиться с курткой. Впрочем, дверь к нему так ни разу и не открыли - видимо, богатства других чуланов вполне удовлетворили школьников, и сюда за швабрами никого не послали. А Мишка сидел и пытался мысленно отсчитать, сколько времени уже прошло. Через полчаса считал он уже почти машинально, тупо глядя на светлую полоску внизу двери. Счет занял все его мысли и не только мысли: иначе бы он заметил, что полоска света становилась все менее яркой.
* * *
Проснулся Мишка от двух сильных ударов: сначала по голове, а затем - по плечу. Он поднял руку - ему показалось, что он попал в прозрачный шарик, наполненный пластмассовыми бабочками - жутко гремящую штуку, с которой постоянно игрался несносный Котька. Все вокруг гремело, падало и снова гремело, периодически - видимо, для смягчения падения - попадая по Мишке.
Только когда грохот утих, Мишка сумел отпинаться от кучи чего-то длинного и шершавого. Загнав себе в ладонь пару заноз, он понял наконец, что это всего лишь швабры, которые он неосторожно зарушил. Затем проснулась и начала бить тревогу следующая мысль: он что, до сих пор в чулане? А если так, то где же полоска света над полом?
Путаясь ногами в строивших ему ловушки швабрах, Мишка подошел к двери и толкнул её. Тут же его язык среагировал и описал ситуацию вполне емкими словами: в них уложились и темный коридор, и видный где-то впереди оранжевый фонарный свет, который пробивался через окна, и сплошь закрытые кабинеты, и та слышащая все тишина, которая бывает только в пустом здании - все это уложилось в одну исчерпывающую фразу, которую явно не одобрил бы педсостав. Если бы только он сейчас не пил чай в своих квартирах.
Мишка отступил к стене. Сколько же он проспал в чертовом чулане? И почему его не хватились? Решили, что ушел раньше? Так куртка же висит!
Меньше всего ему хотелось быть запертым в школе. Здесь днем-то можно заблудиться, а уж ночью тут и вовсе филиал лабиринта Минотавра.
Мишка задумался. И задумался так крепко, что не услышал шорох в чулане. Этот звук скребся по стенам, двери, и только затем начал скрестись по мишкиному слуху. Мишка уже почти обратил на него внимание и даже начал поворачивать голову...
- Зелин! Ты где был, придурок?!
Сначала Мишке показалось, что это у него спросил коридор. Но тут же послышалось, а затем и увиделось живое опровержение: с противоположного конца коридора бежала темная тень, слишком плотная, чтобы быть действительно тенью. Впрочем, чем ближе она подбегала, тем сильнее напоминала кого-то знакомого, а уж когда из окна на это нечто плеснул свет, тень окончательно превратилась в Женьку Разимову. Мишка выругался про себя - хотя даже про себя он почему-то выругался шепотом.
- Зелин, тебя уже мать ищет, ты чего тут делаешь? Решил остаться навечно, с горя приковав себя в кабинете русского? Похвально, но предупреждать надо, чтоб меня за тобой не гоняли?
- Очень мне нужна эта школа. Я случайно, - ответил Мишка.
Женька замолчала. Кинула на Мишку яростный взгляд - но эти фокусы уже давно перестали действовать. По крайней мере, на него. Он-то знал. кому Разимова пытается подражать. А против повадок этого человека у Миши был выработан стойкий иммунитет. Поэтому Женькин взгляд со всей его сердитостью и возмущением соскользнул с Мишки и попал в стену. Значит - мимо цели, вздохнул Мишка и даже слегка усмехнулся.
И тут Женька вскрикнула. Мишка обернулся, и ему показалось, что сердце ухнуло вниз, пробило низ живота и упало на пол.
Из чулана выползали свернувшиеся мерзкими и будто наждачными клубками тряпки; на них сидело что-то светлое, сделанное из множества длинных светлых не то костей, не то чешуек - эти твари скреблись и залезали друг на друга, образуя какое-то огромное, бесформенное, непрерывно шевелящееся каждым сантиметром своего тела чудовище, которое пыталось вытиснуться из дверного косяка. Женька дернулась было назад - одна из мелких тварей прыгнула ей на плечо. Женя смахнула её и вскрикнула.
- Это щепки, - прошептала она и засунула в рот ободранный палец.
Мишка смотрел на вытискивающихся тварей - или тварь - и медленно отходил назад. То же самое делала Женька. Отойдя на несколько шагов, оба развернулись и бросились наутек. Судя по звукам сзади, мелкие твари попытались допрыгнуть до ребят, но промахнулись.
Почти добежав до лестницы, Мишка решил остановиться и оглянуться - может, им и вовсе показалось? А так как отказывать себе, особенно в безобидных мелочах, Мишка не привык, то он остановился и посмотрел в сторону чулана.
Как часто и бывало, "безобидной мелочью" это Мишке только казалось.
Женька, видимо, уловила отсутствие важной составляющей шума - отсутствие звука Мишкиных шагов. Она тоже остановилась и обернулась. Впрочем, прежде, чем они оба успели разглядеть тот конец коридора, в котором был чулан, внимание привлекло кое-что куда более близкое. Стук за их спинами.
Дверь в кабинете напротив лестницы распахнулась и ударилась о стену. А потом из кабинета выкатился, подпрыгивая, большой шар. Докатился до половины пути к лестнице, остановился, словно задумался, что же делать дальше, и покатился в сторону ребят. Все было бы ничего, если бы шар на увеличивался в размерах быстрее, чем это допустимо даже для надуваемого насосом мяча. Через два метра своего пути он уже был ростом почти с ребят и останавливаться явно не собирался.
- На боковую! - заорала Женька. - Быстро!
Мишка понял, что она хотела сказать, и бросился к повороту, мимо которого они пробежали. Этот путь тоже выведет к лестнице, хотя и придется покружить.
Они бросились туда, смутно уловив в темноте впереди неясное движение - видимо, тварь из кладовки таки выбралась и теперь ползла по коридору.
Мишка врезался в угол - ощущение было такое, что этот угол вдолбился в его руку до кости. Зелин вскрикнул и тут же получил толчок в спину от Женьки:
- Беги давай, беги! - она задыхалась, хотя пробежали-то они всего ничего.
- Сама лучше шевели ногами! - огрызнулся Мишка, но бежать пришлось.
Они свернули в боковой, или, как его называли, "бескабинетный" коридор. Оранжевый свет уличных фонарей давал куда более сносное освещение, но сейчас Мишка уж точно предпочел бы от него отказаться.
На "неоконной" стороне висели фото медалистов. И вот сейчас эти медалисты смеялись - зло, растягивая губы так, что они вот-вот должны были треснуть и свернуться в трубочки у лба и у шеи. Умницы и умники, вечные пленники школы. Одна из девчонок - темноволосая, с бантом на собранных в косу волосах (Мише всегда казалось, что среди всех них она самая симпатичная) - прижала к груди кулаки и вдруг резко выбросила их вперед. Мишка едва успел нагнуться, краем глаза заметив над собой чудовищно длинные, тонкие и словно потрескавшиеся руки. "Сбить хотела, сволочь," - понял Миша и решил, что от медалистов вообще нельзя ждать ничего хорошего. Ни от каких.
Мишка обернулся и заметил, что шар докатился до поворота. "Хоть бы он прокатился дольше," - подумал Зелин. Но шар снова на миг остановился и повернул в "бескабинетный" коридор, в стены которого уже едва вмещался. Когда же на него упал свет фонаря, Мишка вдруг понял, что их преследует глобус.
Ребята добежали до лестницы и бросились вниз, прыгая через ступеньки. Пару раз Мишке казалось, что сейчас-то он точно пролетит мимо опоры, один раз ему послышался тихий вскрик Женьки, видимо, все же оступившейся. Второй этаж, первый...
Они понеслись к выходу. Женька на бегу доставала из кармана куртки ключи. И зачем только запирала, дура...
Вдруг она остановилась. Ключи почти с жалобой звякнули у неё в руке.
- Ну ты чего? - крикнул Мишка, но тут точно так же замер.
Там, где всегда была тяжелая дверь с огромной ручкой, теперь оказалась только гладкая желтая школьная стена.
- Это невозможно, - прошептал Мишка. Но все было так: вот и столик охранника, дяди Володи, и скамейки, и дежурный свет... нет только выхода.
На лестнице что-то загрохотало. Мишка быстро копался в голове и пытался выхватить хоть что-то стоящее: вылезти в окно? Никак - на первом этаже все в решетках, а с высоты второго уже не прыгнешь. Может...
- Побежали на пожарную! - крикнул он Жене, когда лестницу снова сотряс грохот.
Женька замотала головой:
- У меня нет ключей от них. Ольга Андреевна дала только от входа.
Казалось, лестницу вырывают из тела школы, как позвоночник из главного героя в каком-нибудь фильме.
- Наверх, - сказал Мишка, отходя ко второй лестнице. - Мы с Коминым взломали там замок. Может, завхоз не починил пока...
- Это было две недели назад! Наверняка уже... - договорить Женьке помешал докатившийся до первого этажа грохот. Да, докатившийся - правильное слово.
Из проёма выпал гигантский кубик. Потом что-то ещё, напоминающее огромного разноцветного морского ежа. Затем пирамида песочного цвета.
Женька бросилась к лестнице. Кучка уродов тем временем пополнялась и уже пыталась катиться в их сторону.
- Беги сюда! - завизжала Женька. - Они тебя сметут сейчас!
И точно - тот самый "морской ёж" покатился к Мишке. И, судя по звуку, сделан он был из чего-то веьма крепкого.
Мишка кинулся на вторую лестницу к Женьке.
- Наверх! Надеюсь, они не умеют подниматься! - Женька тут же последовала своим словам и побежала наверх. Отвечать ей в этот раз Мишка в себе сил не нашел.
Между вторым и третьим этажом Мишка запутался в шнурке и едва не рухнул вниз - в последний момент резко нагнулся и вместо того, чтоб сделать двойной, а то и тройной кувырок назад, упал на колени. Поднялся, попытавшись совладать с предательским шнурком - видимо, сменка тоже была на стороне школы - и услышал крик Женьки.
Она стояла возле входа-выхода на третий этаж, прижавшись к стене и странно вздрагивая. Сначала Мишка не понял, в чем дело, и только потом увидел на полу кучу чего-то мерзко шевелящегося, извивающегося, конвульсивно дергающегося в чем-то влажном. Все это странно пахло - тошнотворно сладко и в то же время врачебно-едко. Мишку передернуло, когда он разобрался, что это.
- Миш... - Женька говорила непривычно тихо, и её голос тоже вздрагивал. - Это...
Это были все наглядные биологические образцы - заспиртованные, высушенные, прижатые стеклом. Вернее, такими они были когда-то, а сейчас лежали на полу склизкой шевелящейся массой.
Что-то задребезжало этажом ниже, и Мишке совсем не хотелось проверять, сможет ли оно подняться сюда.
- Пошли, - Мишка уже думал, как бы проложить путь среди этой мерзости.
Женька только качнула головой.
- Пойдем же! - Миша взял её за руку и потянул.
Девчонка вырвалась, едва не отправив Мишку в полет по лестнице, и крикнула:
- Да не могу я! Не могу! Туда - не могу! - Женька тряслась. - Это ты типа великий медик - иди сам!
Внизу послышались глухие удары - словно кто-то плюхал мягким брюхом по ступенькам.
Спорить времени не было. И Мишка сделал то, что в других обстоятельствах проделал бы с удовольствием - толкнул упирающуюся Женьку в эту в полном смысле слова биологическую массу и шагнул следом. Даже сквозь штаны он чувствовал прокосновение то чьих-то слизистых боков, то уколы, как от маленьких челюстей. Ещё пара движений - и он выпихнул дрожащую Женьку на лестницу, а затем выполз сам.
- Придурок, - голос у Жени стал словно мокрым - в нем уже были слезы. - Сволочь...
Пролетом ниже послышался скрежет.
- Ты могла остаться и там, - пожал плечами Мишка, вставая и отряхиваясь. Женька отвернулась, но тоже встала.
И снова - вверх, ещё один пролет. И, видимо, кстати, потому что неведомое нечто уже хлюпало по сбежавшим образцам.
На четвертом этаже они быстро нашли выход на пожарную лестницу. Мишка принялся возиться с замком - тут должна была быть скрепка...
Скрепки не было. Да и за замок - Мишка это ощущал - был совсем другой - глаже, новей, тяжелей.
- Чёрт побери! - Мишка грохнул замком об дверь.
Женька схватила его за плечо. С лестницы что-то ползло. Они не стали выяснять, что это - теперь было уже не до любопытсва. Ребята бросились в одно из ответвлений - даже не разобравшись в темноте, в какое. Свою ошибку они поняли только тогда, когда оказались в "аппендиксе" - тупиковом коридоре с тремя кабинетами.
Хлюпанье усилилось. Мишка дернул на себя дверь одного из кабинетов - тот слегка кашлянул старой расшатанной дверью.
- Это, наверное, монстр из столовской каши, - хихикнула Женька, дергая дверь второго кабинета. И от этого смешка, от этой неуместной шутки, от голоса Женьки, напомнившего улыбку сумасшедшего сектанта, который так говорил о скором конце света и страшном суде - от всего этого Мишке захотелось бежать, бежать хоть куда-нибудь и кричать. Он дернул ручку на соседнем кабинете, потом на ещё одном.
Это была ручка кабинета №60. Но этого Мишка уже не видел. Потому что дверь распахнулась, и Миша, уже думая только о булькающих звуках из коридора и безумном смешке, схватил за руку Женьку, затащил её в кабинет и захлопнул дверь.
* * *
В первый момент (сколько он длился, не знали точно ни Миша, ни Женя) Мишку волновало только одно: поможет ли им это спрятаться, не найдет ли их чудовищное нечто? Может, оно глупое и не догадается, что ребята заскочили сюда?
Потом его стали занимать другие вопросы: ощутимая прохлада в кабинете и Женька, которая трясла его за плечо.
- Да чего ты? - обернулся он и тут же замолчал, поняв, почему всегда разговорчивая (про себя Мишка переделывал это в "балаболистая") Женя молча трясла его.
Позади них была ярко освещенная улица. Прямо напротив них, через дорогу, прозрачным золотистым цветом переливались огромные окна, за которыми можно было разглядеть столики.
Мишка повернулся туда, где должна была быть дверь, и уперся в кирпичную стену. Посмотрел чуть левее - большое окно, как в доме напротив, но уже погасшее. Вдруг чуть дальше окна распахнулась дверь, и на улицу - в том, что это была улица, Мишка уже не сомневался - вышла красивая светловолосая женщина в недлинной шубе.
- Привет, ребята, - улыбнулась она, увидев Мишу с Женькой. - А чего это вы так одеты-то холодно? Заходите-ка! - она распахнула дверь.
Женька покачала головой и в вежливых словоформах воспитанных девочек принялась отказываться. Женщина топнула ножкой:
- Я вам уши-то сейчас как надеру! А ну-ка быстро в дом! - она зашла сама и зажгла свет, который словно заскользил мельчайшими искрами по оконному стеклу.
Мишка посмотрел на Женьку, пожал плечами и все же зашел. Разимовой-то хорошо, она хоть в куртке, а вот ему холодно. Пусть это галлюцинация - все равно холодно. Женя вошла следом и ахнула.
В довольно большом помещении было невероятное количество цветов: из прикрепленных к потолку корзин свисали длинные плети с мелкими листьями и огромными цветками в форме труб; по стенам вились стебли толщиной в несколько пальцев и резные листья диаметром с автомобильное колесо; на столах, столиках, шкафах смешались все цвета, существующие в природе, и яркие, как гуашевое пятно, и прозрачные - просто вода с оттенком. А ещё тут был невероятный запах: теплой сырости, цветков и чего-то сочного, живого.
Мишка посмотрел на глубоко дышавшую Женьку, которая словно забыла, что только что они... а что, собственно, они? Все теперь казалось далеким и ненастоящим. Настоящим был только один - этот - миг.
- Пришли б пораньше, чаю б сделала, - откуда-то появилась хозяйка. - А так уж извините, ничего не осталось. Обжора я, обжора... - она выдвинула небольшой стул и положила на него принесенные кульки. -Вот что, приоденьтесь-ка. Я вас в таком виде никуда не выпушу! И холодно, и видели вы себя?
Ребята отказывались как могли - Мишка даже попытался подражать Женьке и вежливо отказываться, но хозяйка была непреклонна. В конце концов Женя вздохнула и взяла себе кое-что из кулька, а потом скрылась в сопровождении хозяйки. Миша вздохнул: теперь его в любом случае переоденут, поэтому лучше сделать это добровольно.
Через пятнадцать минут он стоял в чистых штанах, белой рубашке и теплых ботинках вместо промокших кроссовок. А ещё через десять он уже злился на то, что женщины не умеют быстро собираться.
Женька вышла через пять минут - вроде и не сильно изменившаяся, по-прежнему худенькая, курносая, с веснушками, но в то же время другая. А когда хозяйка приколола к её недлинным волосам три небольших прозрачно-зеленых цветка, Женька и вовсе не напоминала уже старосту-задаваку. Хотя... нет, задаваку все же напоминала.
- А теперь, ребята, вы уж простите, мне пора, - хозяйка накинула шубу. - Перед карнавалом мне надо не забыть помочь с цветами.
Ребята замерли. Женщина рассмеялась:
- Да вы чего же? Через час на площади.
Дважды повторять не пришлось. Школьники попрощались с радушной цветочницей уже на выходе и тут наконец огляделись.
* * *
Наверное, этого и правда не бывает, думал Мишка. Ну такого не может быть.
Они гуляли по улицам - широким и прямым, выложенным брусчаткой. Ни гололеда, ни снежно-солевой каши - только легкое снежное покрывало, которое бегавшие мимо дети периодически сгребали, сжимали в ладони и устраивали снежные бои.
Вдоль проезжей части - хотя Мишка не заметил ни одной машины - росли деревья, которые словно отделяли мир пешеходов от мира транспорта. Все деревья были украшены, да так, что, не будь рядом Женьки, Мишка бы не удержался от восклицания. Да и Женька явно сдерживалась только потому, что была не одна и не с подругами.
На голых ветвях росли огромные прозрачно-радужные шары и крошечные, похожие на светлячков, разноцветные фонарики - у каждого дерева своего цвета. Впрочем, этим дело не ограничивалось. Рядом с магазинами - а находились они на первых этажах домов - деревья, видимо, украшали владельцы в зависимости от рода деятельности: когда ребята проходили мимо заставленной шоколадными фигурами и плитками витрины, на ветках дерева висели тонкие, едва ли не прозрачные шоколадные шары: и темные, и с медно-золотым отливом, и белые с оттенком яичного желтка. А рядом с тикавшим на все лады магазином часов внутри шаров плавали стрелки и шестеренки, из них же была сделана позвякивающая гирлянда.
Невысокие дома - три-четыре этажа - тянулись вдоль улиц длинными рядами, грелись у желтоватого света круглых уличных фонарей - кирпичные или покрашенные, с магазинами и кафе, с огоньками на окнах, с гирляндами из шаров на дверях.
Идти было до странного легко - так, как ходишь во снах. Может, это и был сон, но ребята об этом не задумывались: не было ничего раньше, есть только сияющий город, пахнущий елками, печеньем, чистым снегом и чем-то ещё. Чем-то неуловимо теплым.
Женька вдруг рассмеялась, запрокинула голову и приоткрыла губы. Потом быстро сомкнула их, словно что-то ловила.
А потом Мишка понял, что действительно ловила. Снежинки.
Наверное, следовало спросить, не сошла ли она с ума. Но тогда стоило вспомнить и то, что в школе нужно было проверить, не кажется ли им все это, а не бегать по лестницам, загоняя сердце и срывая голос.
Вспоминать про школу Мишка не мог и не хотел. Поэтому он просто засмеялся, а потом скатал снежок и кинул в Женьку. Снежный комок разбился об её плечо и обдал светлые женькины кудри искрящейся белой пыльцой.
- Эй, а вот это нечестно! - Мишка не успел заметить, когда Женька скатала свой снаряд - только прочувствовал, когда тот врезался в грудь.
Но Женька явно не собиралась на этом останавливаться.
- Это - за то, что протащил меня по червям и скелетам, это - за то, что остался в школе, это - за задвинутую генералку, это - за вчерашний учебник... - Женькины слова быстро скатывались в небольшие снежные шарики, бомбардировавшие Мишку. - А это...
- Женька! - завопил Мишка, наклонился и, зачерпнув снега, кинул в Женьку. Она, впрочем, в этот раз увернулась. И рассмеялась.
Мишка стал смеяться вместе с ней. Сам не зная, почему - наверное, это и есть тот самый смех от радости, смех детей, как его называла Мишкина мама.
На проезжей части показался вагончик - он напоминал трамвайный, такой же большеглазый и красный, но ехал на колесах. Над его окнами тянулась полоса светлых огоньков.
- Эй, ребята, - вагончик притормозил, и из окна высунулся бородатый водитель в меховой шапке, - садитесь-ка, вы пешком не успеете на площадь!
Женька с Мишкой переглянулись. Оба они заметили узкую подножку в конце вагончика, и, естественно, входить внутрь не стали.
Держась за вертикальный поручень, опасно вывесившись в сторону, Мишка ловил ртом ветер и периодически отплевывался от снежинок. Судя по всему, Женька с другой стороны делала то же самое.
* * *
Когда они подъехали к площади. Мишка уже не мог оставлять восхищенные восклицания в горле - они прорывались наружу.
Площадь была огромна - Мишка прикинул, что уж точно побольше Красной. Примерно в центре - хотя определить, где тут центр, было весьма сложно - стояла огромная елка: скорее всего, каждая лапа была не меньше Миши по длине. Шары вроде тех, что были на деревьях, сияли так ярко, что заметить их можно было, ещё даже не въехав на саму площадь.
Повсюду были люди: кое-кто - в масках, кто-то обошелся необычной прической или шапкой, некоторые - и вовсе в невероятных костюмах. И больше всего поражало то, что они не были толпой, той мерзкой массой с крощечным единым орехом сознания. Нет, все улыбались, здоровались, обнимались, но при этом сохраняли самодостаточные группки и не сливались в ком.
Мишка спрыгнул с подножки вагончика и помахал водителю в зеркало заднего вида. Тот высунул из окна руку с шапкой и помахал в ответ.
- Неплохо проехались, - Женька стояла рядом, раскрасневшаяся, растрепанная и улыбающаяся. - Но...
Она не успела задать вопрос, о котором Мишка, впрочем, уже догадался. Видимо, в этот день все сговорилось перебивать её - как расплата за все время, когда это строго каралось.
А прервала её зазвучавшая музыка - быстрая, легкая и веселая. Впрочем, сама по себе она не была такой уж громкой - скорее, тут дело в том, что случилось.
По едва заметной сетке, натянутой достаточно высоко над площадью, пробежало быстрое призрачное утолщение. Оно устремилось к верхушке елки и вспыхнуло там огромной белой звездой. Да и везде загорались яркие звезды, которые сплетались в неизвестные созвездия.
Вот только все это происхожило на высоте верхушки ели, на той самой почти невидимой сетке. Небольшие лепестки пламени падали вниз. Один из них опустился Женьке на ладонь.
- Невозможно, - прошептал Мишка, глядя на прозрачный радужный огонь, горевший у Женьки на руке, но ничего не сжигавший. Но оказалось, что возможно, потому что секунду спустя точно такой же огонек оказался у него на плече.
А потом прозвучал чей-то голос, объявлявший карнавал открытым.
* * *
Примерно через два часа Мишка и Женька все же дошли до середины площади. Они и не представляли, сколько всего может уместиться на этом пути: пара молодых веселых дрессировщиков, юноша и девушка, с волчатами, которые весело кувыркались и изредка прихватывали прохожих за полы одежды; скрипач, наигрывавший на скрипке не что-то, а картины, которые люди описывали ему; женщина, продававшая мороженое с кофе, и стоявшая рядом с ней гадалка, обещавшая рассказать все о тебе по кофейной гуще и по тому, каким способом ты кусаешь мороженое; актеры в костюмах, которые приглашали отыграть вместе с ними... и ещё так много всего, что оно не могло уместиться в голове одновременно.
Женька смеялась и грела руки о большую кружку с невероятно пахнушим чаем - торговец сказал, что именно он лучше всего согревает сейчас, - а Мишка, фыркая на возмущенное "Заболеешь!", облизывал восхитительный сладко-кисловатый зеленый щербет в виде еловой ветки. Потом Жене это, видимо, надоело, и она откусила одну из боковых веточек щербета, подавилась ей где-то с полминуты, а потом запила огромным глотком чая.
Оказавшись же наконец у елки, они снова замерли, хотя, казалось, ничего больше их удивить уже не может.
В ветвях копошились птицы, белки, ещё какие-то зверьки. И все было бы обыденно, если бы они не были сделаны из прозрачного чистого льда.
Они сновали туда и сюда, иногда птицы улетали и возвращались с каким-нибудь новым украшением в клюве - ребята видели и серебристые шары, и небольшие фигурки, и огоньки.
Площадь шумела, разговаривала, смеялась, блестела все ещё сыпавшимися языками радужного пламени - хотя звездная сеть не становилась тусклей. А ребята стояли, смотрели на неё и улыбались.
Зазвучала музыка - в этот раз уже гораздо громче. И Женька вдруг, рассмеявшись, поставила опустевшую кружку на какой-то столик, схватила Мишку за руку и дернула к себе.
- Ты чего?! - возмутился Мишка. Впрочем, возмутился не слишком громко - привлекать внимание к сцене "Мишу тащат на эшафот" ему не хотелось.
- А ты чего хотел? - крикнула Женька. - На школьных дискотеках не танцуешь, на огоньках тоже не танцуешь - танцуй хотя бы здесь! Я тебе все припомню! - и, прежде чем Мишка успел опомниться, она подбежала к нему, привстала на цыпочки и быстро поцеловала в губы.
Мишке показалось, что его щеки стали ещё краснее, и это вовсе не из-за мороза.
- Женька! - но Женька уже стояла на расстоянии полутора метров и улыбалась.
А дальше Мишка помнил только головокружение - приятное головокружение, которое бывает после карусели, и ещё яркую звезду на верхушке елки, и кружащуюся Женьку, в волосах у которой запутался язычок нежгучего прозрачного огня.
* * *
Двери в актовый зал, видимо, было ничего не страшно - она до сих пор висела, хотя явно уже не раз перекрашивалась. О, даже внизу прибили металлическую полоску, чтобы ногами не оббивали. Интересно, что ещё изменилось?
Он толкнул дверь и вошел в помещение, из которого выходил двадцать лет назад с твердой мыслью: "Ноги моей здесь больше не будет!". Однако и нога, и другие части тела снова здесь.
- Миша! Мишенька! Мишенька, здравствуй! - на его плечах тут же кто-то повис, а правую руку сжали.
- Да, здравствуйте, я вас тоже рад видеть, очень раз, привет, Ланка, здравствуй, Сереж... - он сыпал этими фразами во все стороны, стараясь сказать их до того, как очередная ноша повиснет на его шее.
К тому моменту, как он добрался до середины зала, Миша понял, как опасно не сдерживать обещания. Особенно те, которые дал самому себе.
Свежепокрашенный, с новой звуковой системой и осветителями, с миникинотеатром зал был полон людей, которых он не видел двадцать лет. Кое-кого он и вовсе не узнавал, пока нечто с полутаронедельной щетиной и в аляповатом спортивном костюме не хватало его за руку и не говорило: "Привет, Мишань, что, не помнишь? Вместе ж по гаражам лазили!" - и Мишка, вернее, теперь уже Михаил Александрович, с ужасом смотрел на старого приятеля Игорька, веселого мальчишку, с которым они некогда выпили первую бутылку утащенного у родителей пива. Были и те, в чьи лица приходилось вглядываться, чтобы различить, кто же послужил для этих самых лиц основой: например, Сашка Бровина, перетянувшая лицо так, что, пожалуй, её можно было продавать вместо гигантской куклы Барби, или Андрей Гаврилов - впрочем, Андрей под маской местного бизнесмена, владельца трех клубов, двух детей и красавицы-жены, пожалуй, хорошо над собой поработал. Были и те, кому Мишка тайком совал в руки свою визитку - таких было трое: Ира Селина, невероятно худая и бледная, с распухшими веками; беспрестанно кашлявший химик Костя Бондарев и Лена Фоминева, руки которой напоминали переломанные птичьи лапы.
Мишка кивал в ответ на "Ты все же пришел, Мишенька! Хочешь выпить? Как добрался?" - а звучало это со всех сторон. Вроде и разными голосами, но с какой-то неизменной интонацией, и все это походило на противное однородное желе.
Но в какой-то момент в желе словно вошел нож.
- Привет, Зелин! - чуть хрипловатый, словно простуженный, но все равно резкий и чистый голос.
Она стояла у закрытой занавесями сцены. Она не стала наряжаться ради встречи - на ней были джинсы и рубашка в духе тех, которые носили американские ковбои. Отросшие светлые кудри собраны в хвост, в ухе поблескивает крошечная сережка, веснушки на лице, зеленоватые глаза - вот и вся она.
- Привет, Женька! - крикнул ей Мишка, но подойти не смог: назойливая Катя Светлина уже тащила его к столу, причитая, что "он такой худенький" и "наверное, совсем ничего не успевает со своей работой". Женька посмотрела на суетящуюся Катьку, которая так и норовила прижаться своей могучей грудью Мишке, усмехнулась и чуть заметно кивнула.
Получаса обществу выпускников хватило, чтобы окончатально разбить все социальные барьеры. Вот и Игорек уже пытается запеть в караоке вымоченным в алкоголе голосом "Журавлиную песню", а Бровина ходит вокруг Олега Вронова - некогда незаметного ученика, а теперь вполне состоятельного - и женатого - человека. В разгар этого веселья Катька вдруг вырубила музыку, прервав Игорька уже на "Школьный двор и смех подружек" и заорала:
- А теперь, товарищи наши, сюрпри-и-и-из! Вы видите, что сегодня не все пришли сюда? Но сейчас все те, кого нет, появятся здесь! - Катька выдержала трагическую паузу. Не дождавшись реакции, она крикнула: - Пашка, вноси!
Пашка, выглядевший как гробница некогда симпатичного школьного поэта, распахнул дверь и что-то внес.
Это оказались две швабры, которые нарядили в тряпки и к которым прикрепили вырезанные из бумаги круги с нарисованными лицами.
- И вот те, кто не пришел: Олеся Шаривная и Вася Алексин! - надрывалась Катька.
Сначала воцарилась тишина, а потом грянул смех. Мишка же только удивился - что случилось с ребятами? Уж ладно Васька, он никогда такого не любил, но Олеська? Хотя люди-то меняются с годами.
И тут раздался невероятный грохот. Мишка поднялся со своего места и увидел Женьку, которая с пылающими щеками стояла рядом с Катькой. Катька же, наоборот, побледнела даже под слоем косметики.
- Ты думаешь, весело придумала? - спрашивала Женя. - Думаешь, это забавно?
- Ты что, Разимова? В этом же ничего такого! Ты что, совсем больная? Тебе лечиться надо от старческого маразма!
Женька усмехнулась:
- Мы с тобой одного года рождения, Катя. Я маразмом не страдаю, тебе, думаю, тоже ещё рановато. Недостаток твоего ума с возрастом не связан.
Женька повернулась к остальным:
- Для тех, кто не в курсе, - сказала она. - Василий Алексин скончался от пневмонии в двадцать пять лет. Олесю Шаривную убили в её собственном подъезде три года назад. Думаю, это достаточно веская причина их отсутствия. В том числе и в виде эрзацев, - Женька пошла к выходу, пнув по дороге валявшееся на полу швабровое чучело.
Мишка, стараясь никого не толкать и вообще быть как можно незаметнее, прошел к двери. Катька вопила "Вот блаженная, идиотка ты, Разимова!", кто-то пытался схватить Мишку за руку...
Он все же успел догнать Женьку на выходе из коридора.
- Откуда ты знаешь про них?
Женька обернулась:
- А это так важно?
Мишка кивнул, забыв про основное правило общения с людьми: "Говорить словами". Впрочем, Женьке явно было все равно, даже если бы он объяснялся с ней методом мима:
- С Ольгой Андреевной связь поддерживала. Хотя она долго не доверяла мне после той истории с ночевкой в школе, - тут Женька улыбнулась, - но потом я ей часто звонила и ходила к ней. Это ведь она надоумила меня поступать на техническую специальность. Катьке повезло, что она Ольги Андреевны чучело не додумалась выволочь.
Мишка снова кивнул. В отличие от большинства одноклассников, про Женьку он кое-что слышал после выпуска - что вроде она стала потрясающим программистом и работает в крупной компании.
- Кстати, поздравляю тебя, - продолжала Женька, - я-то не верила, что ты с твоим раздолбайским отношением к учебе поступишь в медицинский. А смотрела недавно новости - вот он, оказывается, какой, нейрохирург Михаил Александрович Зелин. Поздравляю. И пока.
Женька развернулась и пошла к лестнице.
- Подожди, Жень!
- Если ты хочешь, чтобы я вернулась туда, то можешь не стараться. Двадцать лет их не видела и ещё столько же с удовольствием не увижу.
- Это же твой класс, за который ты так заступалась!
Женька рассмеялась:
- Какой мой класс? Это дядьки и тетки за тридцать пять, и зачем им их бывшая староста? Спасибо сказать за то, что двадцать лет назад она их сделала лучшим классом в школе? И зачем я тогда так этого хотела?.. - у Мишки кольнуло сердце: Женька говорила уже быстро, сбивчиво, горячо - как та девчонка, с которой их когда-то дразнили "жених и невеста", как девчонка, которую никто никогда не смел прервать, если не хотел себе неприятностей.
Из актового зала послышалась музыка - видимо, инцидент сочли исчерпанным и вернулись к веселью.
Мелодия показалась Мишке смутно знакомой. Наверное, слышал где-то по радио...
Женька развернулась:
- Нет, только не говорите, что эту песню будет петь Игорек...
Однако вместо сиплого недобаса зазвучал мягкий, но сильный голос, который Мишка помнил по всем школьным вокальным конкурсам. Сейчас его чуть изменил возраст - но, пожалуй, даже в лучшую сторону: он стал глубже, чуть ниже и весь был мелодией.
Пела Ира Селина.
Где-то есть город,
Тихий, как сон.
Пылью тягучей
По грудь занесен...
Женька замерла. Мишка не знал эту песню, но тоже не мог пошевелиться: Ирин голос и слова песни наполнили его, сделав тяжелей не то на десять, не то на тысячу килограмм.
- Женька... - сказал он. - Жень...
Она не ответила. А Ира продолжала петь - там, за стенами, за дверью, за толпой полутрезвых одноклассников.
В городе этом
сказки живут.
Шалые ветры
В дорогу зовут.
Там нас порою сводили с ума
Сосны -
до неба,
До солнца -
дома...
Дверь актового зала распахнулась, и оттуда выглянул Игорек, невероятным образом выглядевший ещё более неухоженным:
- Ребят, а вы чего к нам не идете? - все слова у него сливались в одно большое и полупережеванное. -У нас все на столе есть, а вы куда собрались?
Мишка собирался ответить, что никуда. Но, как обычно, он собирался медленнее, чем говорила Женька:
- Мы пойдем в шестидесятый кабинет, если что, ищи нас там!
Игорек растянулся в усмешке - создавалось ощущение, что именно целиком, а не только губы:
- А, идите-идите. Ты только, Мишка, не подкачай там! - и он, подмигнув Мишке, хотел было закрыть дверь.
- Игорь, и скажи Ире, что я её до дома подвезу, хорошо? - крикнул Мишка.
Игорек снова высунулся, сказал "Ага" (прозвучавшее как "Ыха") и захлопнул дверь, едва не прищемив себе голову.
- Не боишься, Женька? - усмехнулся Мишка, кивая в сторону темных коридоров.
- Нет, - Женька привычных жестом замотала головой. - Теперь-то все наглядные образцы в компьютерах, а не в банках - об этом я позаботилась.
Дальняя песня в нашей судьбе,
Ласковый город,
Спасибо тебе!
Мы не вернемся,
Напрасно не жди,
Есть на планете
Другие пути.
Мы повзрослели.
Поверь нам.
И прости.
* * *
- А куда Мишка-то подевался? Он так и не поел ничего! - Катька бегала между выпускниками, периодически ударяя кого-нибудь своей грудью, и как истеричный попугай повторяла эти две фразы: первую - обеспокоенно, а вторую - кудахчуще-заботливо.
- Да успокойся ты, Мишка твой с Женькой в шестидесятый кабинет пошел. Иди поищи, если хочешь! - Игорек поймал Катьку при попытке протаранить его, причем поймал именно за то, чем хотели таранить.
Катька задышала, как смертельно оскорбленная добродетель или не менее смертельно затраханная порноактриса и, за неимением других вариантов, надавала Игорьку по рукам. Только почему-то при этом орала, сволочь и гад не Игорь, а Мишка. Хотя это как раз было понятно: в школе всегда было только пятьдесят девять кабинетов.