Все ещё конкурсное

[your-way-to]

Название: За день до в...
Автор: Мечтатель Сашка
Фандом: ориджинал
Жанр: сказка, драма
Рейтинг: PG
От автора: кто заметит нехилый намек в конце - тому респект; и да, тут заметно влияние все-поймут-какого писателя

Если бы Марту спросили, как называется её город, она бы никогда не ответила. Да и на вопрос, в какой стране она живет, тоже. Не потому, что не знала - знала Марта как раз очень много, особенно про свою страну.
Просто как можно произнести вслух название страны сказок? Это то же самое, что выдать друга, который прибежал к тебе и спрятался под кроватью, старшим ребятам, которые бежали за ним.
И сейчас Марта сидела у раскрытого окна и смотрела, как легионы солнечных лучей теснят армию серой апрельской мороси. Та поддавалась неохотно, но у нее не было выхода: даже на её территории уже совершались диверсии: ветки стряхивали с себя оккупировавших их холодных солдат-дождинок, водосточные канавы собирали их и изгоняли прочь. И везде зажигались фейверки победы - самые ранние цветы, которые вспыхивали и не гасли.
Марта давно ждала этого: с самого начала дня она сидела у окна сначала с книгой, потом с вязанием, а потом, позабыв все наставления, просто с распахнутым окном, в которое она то и дело высовывалась. Её спина и волосы моментально намокали, и Марта со смеющимися вскриками отпрыгивала в комнату. Здесь, в тепле, вода расползалась серым туманом, который сразу же терял весь свой цвет, а вместе ним - и всю воинственность.
Ганс, заглянувший как раз в один из таких моментов (Марта как раз высунулась из окна), рассмеялся и щелкнул пальцем по дверному косяку:
- Ты что, хочешь перенести на себе и испарить весь дождь? Даже не старайся, дядя сказал, что это на весь день и всю ночь, а он знает, что говорит.
Марта подставила руки под дождь, а когда Ганс, видимо, решив, что она его не услышала, подошел ближе, брызнула на него мелкими каплями.
- Теперь ты похож на принца в парадном костюме? Ганс, - сказала Марта. И в самом деле, при свете ламп брат заискрился, словно осыпанный алмазной пылью.
- Нет, я в этом не участвую, - Ганс стряхнул с себя всю драгоценную пыльцу и вышел, бормоча что-то про девчонок и их неправильные шутки, над которыми никогда не засмеется ни один мужчина.
Но это было давно, давно - наверное, три четверти часа назад, а сейчас Марта натягивала куртку. Это была, наверное, самая огромная вещь в доме. Столь любимые мамой шкафы, столы и бюро, хотя и должны были быть в сантиметрах гораздо больше, таковыми не выглядели: слишком они хрупкие, изящные, миниатюрные. Как мама.
А куртка была отцовская, и она была очень большой: даже сейчас в ней могли ходить и папа, и Ганс, и Марта, причем одновременно, а в карманах можно было потеряться. Когда-то в детстве папа говорил, что куртку наденет сам, а Ганса и Марту рассадит по карманам.
- Мамочка, мама, я погуляю пойду! - крикнула Марта. Правда. сначала получилось, что она крикнула это на улицу; но она тут же развернулась и крикнула то же самое в дом, надеясь, что её слова поплутают немного в лабиринте комнат и найдут кухню, где была мама.
Новые сапожки стучали по тротуару и вбивали в него музыкальный ритм шагов Марты, чтобы тот передал их в чьи-то ноги и чтобы они бежали так же весело и легко; разбитые лужи прыскали в стороны; невысокие дома грелись на солнце, как кошки после купания. И мимо этого, среди этого, в этом шла Марта. В этот момент она могла бы показаться призраком из замка дождей и света (что подразумевает радугу), или вышедшей из моря русалочкой, или даже самой весной: её русые волосы с золотистой патиной волосы, её впитывавшая солнечный свет кожа, её глаза, похожие на осколки неба, и даже её зеленое платье, которое пряталось под отцовской курткой - все это казалось, да и было, зыбким и в то же время реальным. Если смотреть на неё, она не представлялась обманом уставших глаз, но, будьте уверены, если вы коснетесь хотя бы кончика волоса, она исчезнет.
Марта свернула на Сиреневую улицу. Правда, сейчас она была скорее Мокрой: дождь размыл зеленый цвет с молодых листьев по дороге, домам, палисадникам и даже прохожим. Трое мальчишек, которых тоже было видно как сквозь бутылочное стекло, прыгали по лужам. Брызги влетали выше их голов и окутывала всю троицу невероятной системой зеркал. А потом эти зеркала падали и разбивались, и Марта видела, как крошечные мальчишки, зародившиеся в капле от солнечных лучей и выбравшиеся их стеклянного плена, разбегались в стороны и прыгали в траву. А завтра их большие и настоящие братья будут очень удивлены, когда найдут какие-нибудь мелкие, давно потерянные вещи, и расскажут мамам про добрых гномов, которые ищут сокровища и отдают их хозяевам. Мамы - взрослые, улыбчивые, с закатанными до локтей рукавами - конечно, улыбнутся и скажут, что видели этих гномов, когда те приходили на кухню подкрепиться после тяжелых поисков и раскопок.
На углу улицы Марта столкнулась с Анне. Вернее, все столкновение происходило гораздо медленней в действиях, хотя и гораздо быстрей во времени: сначала кончики пальцев Марты - она по привычке размахивала рукой - коснулись чего-то тонкого и влажно-скользящего, потом снова короткий замах назад, и это скользящее чувствуется уже не как мираж весеннего воздуха, а как реальный рукав шелкового пальто. Короткая дорога взгляда - вверх по рукаву, споткнуться на ярко-желтом шарфе, выбраться, обняв за тонкую белую шею - привела к лицу с румянцем, который прожигал щеки и даже глаза заставлял пламенеть. Знакомое лицо в рамке из коротких каштановых кудряшек - лицо Анне.
Они только поздоровались и перекинулись парой настолько простых и вечноупотребительных слов, что их даже не запоминаешь, если только они не сказаны тебе - только в этом случае ты понимаешь их смысл. А потом Клэр свернула в зеленоватую дымку, а Марта побежала вперед - туда, где эта дымка становилась прозрачней и суше. Анне не сказала, что там - значит, есть причина, чтобы пойти.
Через три дома у дороги рос ящик с падшими с неба звездами нарциссов. Возле них неизменным спутником летало по кругу вытянутое пятно, при внимательном рассмотрении (даже без телескопа) оказывавшее садовницей, которую Марта называла Флоридой. Эта маленькая круглая планетка летала вокруг своих звезд и сейчас, что-то бормоча. Цветы чуть вздрагивали и протягивали к Флориде свои лепестки, как маленькие дети тянут руки. Если Флорида сейчас наклонилась бы, желтые лапки обняли бы её и поставили в центр своего ящика.
Марта бежала к центру города, к желудочку его сердца, где кровь доли секунды отдыхала, прежде чем помчаться по бесконечному и оттого самому сложному лабиринту - лабиринту круга.
Она забежала в кондитерскую. Здесь пахло сливками и фруктами, пропитанными сахаром, разбухшими от дрожжей булками и шоколадом. Рядом с прилавком стоял продавец, на первый взгляд сливавшийся со своим товаром - он был просто огромным тортом с нарисованными глазурью глазами и усами, которые выстругали из шоколада. Наверное, так его и сделал когда-то кондитер - в своей печи, своими руками.
- Проходите, проходите, - а вместо голоса кондитер, видимо, залил продавцу патоки и добавил в неё немного коньяка для особой убедительности. - Чего-то хотели? Чего вы хотели? Хотите попробовать или вы за проверенным?
Марта покачала головой, пытаясь разорвать сахарные нити дурмана, которые по воздуху подползали к ней, вползали в нос и глаза и оплетали сердце, голову и желудок:
- Я зашла сказать вам очень важную вещь.
Продавец закивал, перекатывая во рту слово «Конечно». Он перекатил его три или четыре раза, а потом посмотрел на Марту - словно перекинул эстафетный мячик.
- Видите ли, - сказала Марта, - возле вашего магазина уже не пахнет сладостями так сильно, как раньше.
Она сказала это тихо и серьёзно - если бы древнегреческие статуи богинь - не Афродиты, конечно, а богинь построже - могли говорить, то это слышалось бы именно так.
Шоколаднокрошечные брови продавца сошлись по обеим сторонам баррикады-переносицы, оттолкнулись от неё и разошлись. Он зажмурился, а потом вдруг распахнул веки так, что его глазурно-лазурны глаза едва не отлетели.
- Как же так? - воскликнул он. - Что же мне теперь делать? Как теперь станут находить мою лавку? Покупатели наверняка пойдут теперь к колбаснику Альберту вместо того, что зайти ко мне!
Он продолжал восклицать и посматривал на Марту, подмигивая ей попеременно правым и левым глазом. Марта рассмеялась, и это, видно, сбило какую-то настройку внутри продавца, потому что он два раза подряд подмигнул левым.
Марта наклонилась над прилавком, прикрыла ладонью лицо и зашептала:
- Я скажу вам, почему это случилось, но только вы дадите мне одно пирожное с шоколадным кремом, хорошо?
Продавец посмотрел на Марту, потом на поднос со сплетенными из рассыпчатого теста корзиночками с ягодами. Он смотрел на них несколько секунд, словно спрашивал, выгодная ли это сделка. В «корзинках» ведь каждая ягода подсчитана, значит, и они сами должны уметь что-то просчитывать.
- Хорошо, - сказал он и достал с витрины огромную трубочку из тонкого, как кожа, теста, облитую шоколадом. - Хотел на витрине для красоты оставить, но ведь наше дело важнее? - и он снова подмигнул.
Марта взяла трубочку, закрученную ещё в несколько трубочек - уже бумажных. Потом зашептала:
- Это дождь. Он смыл весь запах вниз по улице, к выезду. Там теперь пахнет так, будто вы туда переехали. Честное слово, я сама почти поверила и даже пошла туда.
Продавец стукнул себя двумя пальцами по лбу, словно забивал эту мысль себе в голову:
- Ну конечно же! Ах, Марта, милая Марта, что бы я делал без вас? Я бы сам никогда не додумался. Но что же теперь делать? Как пригнать запах обратно?
- Что вы, что вы, не надо его пригонять! Просто попросите кондитера готовить больше пирожных, варить больше крема, печь больше булок. Тогда запах сам вернется. Ведь один-то он ничего не значит.
Продавец прижал руку к груди и поклонился:
- Марта, вы снова меня выручили! Спасибо вам, милая Марта, вы настоящая спасительница! - он выплевывал восклицательные знаки вперемежку со словами в количестве куда большем, чем указано здесь, ничуть не смущаясь того, что нарушал какие-то правила грамматики.
А Марта уже попрощалась с ним и побежала дальше, размахивая бумажным пакетом с пирожным. Её бег всколыхнул начавший было собираться туман, и тот перемешался с воздухом и растворился в нем.
Марта бежала и считала перекрестки. Вот первый - дом из красного кирпича с огромной красной трубой цветка на подоконнике. Второй - поляна с пятном клумбы на ней. Третий - ловушка веток сирени. Одна из этих веток вдруг вытянулась и схватила Марту за руку, а потом дернула к себе, в себя, в клетку ветвей.
- Нильс, Нильс, я сейчас пакет потеряю, Нильс, подожди! - Марта смеялась, и птицы, которые словно заслышали в этих звуках что-то знакомое, отозвались из кустынной бездны.
- Ты опоздала, и мне пришлось спрятаться. Так что теперь ты не имеешь права жаловаться, все справедливо, - отозвался куст-похититель.
Этот самый куст с каждым движением все сильнее менялся: из бывших трещин блеснули глаза оттенка светлой древесины, морщинистая кора превратилась в светлую кожу, разворачивающиеся зеленые кудри листьев - в темную короткую поросль, - словом, куст становился Нильсом и жаловался, как полчаса назад Нильсу пришлось стать кустом.
- Я совсем не опоздала. Мы договорились выходить сразу, как дождь закончится. А в том, что ты бегаешь быстрей, виновата не я, а твой брат, который вечно загонял тебя на деревья.
Нильс засмеялся - на этот раз стайка перепуганных птиц выпорхнула из кустов - и спросил то, что готовил сам так же, как Марта - этот свой ответ:
- Сколько сегодня?
- Если считать каждого мальчишку по отдельности, то пятеро, - сказала она.
Нильс зажмурил один глаз. Вторым он продолжал рассматривать Марту, словно хотел сконцентрировать её в своей внутренней картинке видения.
- У меня четверо. Но стоп - мальчишки были вместе? Задумка была одна?
Марта медленно опустила голову и тут же вскинула её. Волосы хлестнули по спине, как хвост рассерженной кошки.
- Да.
- Тогда у тебя всего трое! - Нильс даже подпрыгнул.
- Но их-то было трое сразу!
- Но идея-то была одна!
Слова их спора застревали в ветках сирени и строили вокруг них свой кокон. Слова Марты, как более большие, оседали чаще, зато слов Нильса было больше. Так и не решив, чей же словесный кокон крепче, они начали рассказывать друг другу эти истории.
Нильс встретил сына колбасника Альберта и решил, что тот только что приехал из деревни, где лично выращивает коров с самонарастающим мясом; а часовщик, по его мнению, уменьшается для того, чтобы починить часы, и лезет им внутрь целиком, а не одними инструментами; о встреченной на окраине города птичнице и говорить нечего - она точно летает на своих гусях над всем городом, потому и все знает; а дядя Марты наверняка сам насылает непогоду, а потом рассказывает о ней как о чем-то, вызванном не им, а природой.
Нильс рассказывал хорошо, и, когда он закончил последнее слово и посмотрел на Марту, она подумала, что ни за что не скажет ему ни слова и вообще больше никогда не скажет никому ни слова, потому что говорить так хорошо она не умела. Но Нильс не отводил взгляда, и Марте пришлось говорить, иначе Нильс начал бы читать её мысли, а уж там все и вовсе спутано, как у мамы в коробке с нитками.
И Марта рассказала про трех мальчишек и их крошечные разбежавшиеся отражения, про Флориду и её цветы, про продавца в кондитерском и уплывший запах.
Нильс умел ещё и хорошо слушать - он наклонял голову на одно плечо и смотрел на собеседника, а если тот начинал путаться в словах и пальцах под этим взглядом, то Нильс опускал глаза вниз и смотрел на свои пальцы, которые словно вылавливали что-то из воздуха. Наверное, Нильс ловил и разглядывал слова, но точно об этом никто не знал. Может, потому, что Нильс никогда не держал их долго: поймал, посмотрел и тут же отпустил.
- Кажется, я сегодня проиграла, - сказала Марта.
Нильс что-то сжал в пальцах и тут же отпустил. Помолчал. А потом ответил:
- Конечно, оно так, историй-то у меня сегодня больше. Но с продавцом - это очень интересно. Получается, что сегодня ничья.
Марта протянула Нильсу пакет:
- Тогда вот приз от меня.
Нильс отошел на шаг назад, словно в странном танце с расцепленными руками партнеров. Марта подошла к нему, и он снова отступил, повторяя свое предыдущее движение.
- Да ты чего? Бери.
- Не возьму. Я сегодня приз от себя не приготовил. А раз так, то каждый при своих - это тоже ничья, - буркнул Нильс.
- То есть как так? - возмутилась Марта. Возмутилась вся - от покрасневших щек до голоса. - Раз нет победителя - то каждый в чем-то побежденный. Значит, должен что-то отдать. И каждый в чем-то выигравший - значит, должен что-то взять.
- Но я ничего не придумал!
- Тогда придумаю я!
Марта начала думать. Она осматривала все вокруг и думала, прищуривала глаза, глядя на город сквозь ветки сирени, и думала, всматривалась в улицы и думала. Вдруг её взгляд перескочил на Нильса:
- Я знаю, что мы сделаем. С тебя поездка на автобусе!
Остановка была не слишком далеко, но ждать им пришлось ровно столько, сколько времени было до дома. Но зато они ехали в новом, только что выехавшем из чрева завода и принятом заботливыми руками акушеров-рабочих автобусе.
В окно автобуса билась бабочка. Она летала по салону, ища в высоком лабиринте фигур свет - проблеск выхода, и летела на него, снова ударяясь о стекло. За две остановки до дома Марта посадила бабочку в коробочку из ладоней и вышла вместе с Нильсом. Оказавшись на улице, она разжала руки. Бабочка выпорхнула, покружилась на ветру и снова направилась в автобус. Марта ахнула:
- И зачем ей туда, когда кругом такая чудесная погода! Давно такой хорошей весны не было.
Нильс посмотрел на неё:
- А не страшно? - видя, что Марта не отвечает, он продолжил: - просто когда все хорошо - то не важно, какая весна. А хорошая весна - это как будто единственное утешение тем, у кого больше ничего нет.
- Неправда! - после этого слова Марте пришлось отдышаться - так все пылало внутри. - Вот у нас сейчас все хорошо, а весна хорошая именно от этого. Мы сами её делаем, вот как я думаю.
Нильс улыбнулся. Это сейчас был единственный возможный и, наверное, единственно верный ответ.
Вечером Марта улыбалась. Она посмотрела на календарь, и улыбка стала ещё шире и глубже, уже не просто до сердца, а разрезая его, но совсем не больно. Она оторвала лист от календаря и легла спать. Завтра, девятого апреля тысяча девятьсот сорокового года, она продолжит эту ослепительно радостную весну.

Вы, наверное, спросите, откуда я знаю все это? Я отвечу, поверьте. К старости люди становятся разговорчивы, даже писатели, из которых обычно ничего не вытянешь - они же слово бояться потратить вне книжки. Я был именно таким, да и сейчас я такой. Но эти слова, в отличие от всех прочих, никогда не будут проданы.
Но я говорил о Марте. Марту я видел один раз в своей жизни - на фотокарточке, которую мне зачем-то привезли. Она-то и научила меня той игре, в которую играла с Нильсом: придумывать истории о людях, которых ты лишь однажды или лишь случайно видел. Вы скажете, что это невозможно. Что я придумал Марту и придумал игру. Но поверьте, это так, именно Марта меня научила, а потом я написал и о ней.
Я вижу, как путаются в ваших глазах мои мысли. Как жаль, я ведь правда очень хотел рассказать вам.